Что говорили немцы о войне и русских в первые годы после ее окончания

Чем дальше от нас уходят годы войны, тем больше появляется необходимость все чаще и чаще возвращаться к ней, ибо когда войну забывают, она приходит вновь, что мы сейчас и видим. За время службы мне повелось почти 10 лет прослужить за границей, в том числе в ГДР. Еще были живы многие свидетели и участники той войны и я хочу поделиться воспоминаниями о встречах с ними, их взглядами на ту войну, как-бы с той, их стороны. Служил я в комендатуре старинного городка Мерзебург в Тюрингии и по роду своей службы постоянно общался с немцами.

«Я была тогда маленькой девочкой и была убеждена, что русские — это кровожадные звери, как нам говорили, с огромными рогами, едят живьем людей, особенно детей. Когда шли бои в городе, мы много дней сидели в подвале. Даже когда все стихло, долго боялись выходить наверх. И вот как-то ускользнув от родителей, я выбралась наверх взглянуть на этих русских с рогами. Кругом развалины, дым, иду потихоньку. Никого.

Я бегу в подвал, кричу: «Выходите, не бойтесь! Я видела их, у них нет рогов!» И все вышли за мной наверх.

Потом уже мы дети часто подходили к вашим танкам, танкисты молодые, здоровые, обедают, видно, им самим не хватает, а мы стоим ряом голодные и они всегда делились с нами хлебом. Я точно знаю, немецкие солдаты никогда так бы не сделали!»

На встречах, банкетах я спрашивал их ветеранов: «Когда вы поняли, что не победите?» Шахтер с лицом, как рубленным топором со шрамом (его все Кальтенбрунер звали) вспоминал:

«Под Курском я это понял, мне уже 23 года было, капитан командир танковой роты. Пошли в наступление, несколько дней непрерывных боев, пол роты танков сгорело, мы все на нервах, а нам гворят вперед, вперед и прорвите их оборону, а там до самой Москвы их войск нет. 

И вот как-то к вечеру все стихло, мы едем вперед, никого нет, ну думаем, все отдых. Несколько километров прошли, никого. Легли спать. Рано утром встаю, еще не рассвело, смотрю командир батальона стоит, курит. Подхожу к нему. 

Впереди в низине огромное поле в туманной дымке. И сквозь туман вижу все поле в стогах сена.

— Откуда столько стогов здесь?

— Герд, это не стога сена, это русские танки!

Я в ужасе присмотрелся. Господи, столько танков я еще не видел. Все поле в танках! Это конец!»

Не знаю, тогда он понял в поле или нет, но вот еще его рассказ:

«В плену я был в Казахстане, работал на ЗИСе. Дорог нет, жилья нет, расстояние огромное, зимой мороз, машина сломалась и все. Пропал. Как-то возвращаюсь из рейса, захожу доложить начальнику лагеря о прибытии. Смотрю, они водку пьют, что-то отмечают. Ну, думаю, опять нашим накостыляли. Доложил. Начальник лагеря наливает два стакана: один с водой, другой с водкой и берет в каждую руку по стакану и говорит:

— Вот этот с водой за Гитлера, с водкой за Сталина. Какой тебе дать?

— Ну и какой ты выбрал? — говорю. Смеется

— Не помню. Такой случай я в вашем кино видел».

Один раз говорит, сгорел хлебозавод. Все голодали, а нам военнопленным хлеб привозили. Вы, говорят, люди государственные. Все нам даже завидовали. Местные мальчишки говорили, что хочу быть военнопленным — им хлеб дают. Мы сами удивлялись, у нас в Германии так никогда бы не сделали.

Еще один немец сказал, он понял, что они не победят, когда увидел в плену на Урале, как в чистом поле зимой стоят станки, к ним протянуты кабели и дети, женщины на морозе работают на них, вытачивая снаряды. «Я понял, что этот народ нам не победить».

Наш Мерзебург был в американской зоне оккупации, где они были где-то два месяца. Когда пришли русские, немцы говорят, мы их с цветами встречали. Преувеличение, конечно, но доля истины есть. Как вели себя американцы, немцы вспоминали с ужасом. Один мне рассказывал:

«Иду, говорит, с девушкой по улице, на встречу два солдата американские, забрали у меня девушку, отвели в кусты, изнасиловали и пошли дальше. И посмей я им что сказать, сразу расстреляли бы. Когда пришли советские войска, комендант города — майор собрал всех жителей на центральной площади. Все шли со страхом, многие с вещами. И оркестр городской привели. И комендант говорит: Всё! Война закончилась, мир, мы все будем жить. Оркестр, играй вальс Штрауса. Всем танцевать!»

Гранитная ограда возле нашей комендатуры была вся со следами от пуль.

Хозяин этого дома нам говорил, что это в него стреляли. Я, говорит, был подростком, состоял в Гитлерюгенде.

Американские солдаты шли по улице, прижимаясь к стенам домов. Я выстрелил по ним, они сразу все убежали и попрятались. Потом подошел их танк и стал стрелять из пулемета по этому месту. Но я уже давно убежал и мать отобрала у меня винтовку. Потом долго всем рассказывала, как я обратил в бегство целый американский взвод.

Старенькая бабушка, немка, соседка по балкону, как-то сказала:

«Я уважаю Сталина, а Гитлера — нет».

Это было странно, т.к. немцы и в ГДР тоже имели к Гитлеру одну притензию — что он не победил.

Она пояснила: «Мой сын был талантливым пианистом, а Гитлер призвал его в армию. Он был хорошим пианистом, но плохим солдатом и погиб в первом же бою, а я, говорит, знаю, что Сталин талантливых в армию не призывал. Вот за это я его и уважаю. 

Кроме того у вас есть фильм о моем сыне — »Баллада о солдате". Этот фильм, говорит, о ее сыне. Вот такая бабушка была у меня соседкой. Впрочем, когда к ней приезжали ее племянники из ФРГ, они так не считали. Она вообще с нами не разговаривали. Обиделись видно, что мы победили.

Небольшой городок Эйслебен около нас был известен тем, что когда в него вошли наши солдаты, они увидели там памятник В.И.Ленину. Он пришел сюда раньше нас, говорили они. Памятник был вывезен из СССР, как металлолом на переплавку, но рабочие завода постоянно его прятали: то в землю закопают, то в куче мусора засыплют. 

Так до конца войны и сохранили, а после капитуляции Германии сразу установили его на центральной площади города. Я немцев там спрашиваю: «Как такое могло быть? Неужели начальство не знало, что его прячут и где? Ведь он из бронзы, цветной металл».

Да все знали, говорят, а вот так и не переплавили, сохранили. Вот такие они немцы были тогда.